Попасть под вышку, не спеша.
Мы с мишкой были кореша.
И против сути большевистского декрета.
Любой разбор, в один прием.
Решали мы с мишкой вдвоем.
Нас в зоне было только два, авторитета.
На голых нарах спали мы.
Родной архангельской тюрьмы.
Мы достигли в картах просто дьявольской, сноровки.
Умели жертвовать, в общак.
Хлебнуть чифиру натощак.
И не боялись карцеров.
И голодовки.
А в зонах план, Кпсс.
Здесь на делянках, пилят лес.
Мужик и фраер, здесь босятского, уклона.
И вот в участок наш лесной
Пришла на практику весной, вольна наемная учится алена.
Мы с мишкой трезвого ума.
Читали Гете, и Дюма, обоих с детства вышибал слезу, Есенин.
Но не сказать увы и ах.
Не в лучшей прозе не в стихах.
Про загорелые аленкины колени.
В лесу столетние дубы, девчонка мерит кубы.
И поклонившись как божественной Венере.
Мы нашей милой визавий.
Сознались сбивчиво в любви.
Конечно в самой романтической, манере.
Смущенно голову склоня.
А ленка выбрала меня, мишаня выслушал с улыбкой, усталой.
и на себя вдруг не похож.
Из голенища вырвал нож, но я проворней был.
и кореша не стало.
Замечу духом я не слаб.
Но той же ночью на этап по пересылке, шмон да ругань конвоира.
И вот на нарах кархары, расселись знатные воры созвали сходку короли блатного мира.
Мне не страшна любая роль.
Среди шпаны я сам король козырной масти мне всегда хватало в зонах.
Но за убийство, корешка.
Положен штырь на два вершка и не в какова не видел я резона.
Сходняк шептался, и шумел.
А я был бледен словно мел, все кричали на перо его бродягу.
Но в спорах признанный талант.
Старик по прозвищу бриллиант, вмешался в эту раковую передрягу.
Прошли года, пробил звонок.
Я под собой не чуял ног, когда с Аленой закружились в ресторане.
Пусть нет охраны, на дворе.
Мы помним сходку в архаре, у нас растет сынок по имени Мишаня.
